Вторая мировая война закончилась, холодная - еще не началась. Европа уже поделена на сферы влияния: страны Западной – сателлиты США и Великобритании, страны Восточной – социалистические союзники СССР. Однако, открытого «противостояния двух систем» (как стало принято выражаться чуть позже) еще нет. Германия разорвана пополам, но безобразный шрам между ее частями – Берлинская стена – еще не появился. Советский Союз занят восстановлением народного хозяйства, маховик новых репрессий только-только начинает раскручиваться. США привыкают к статусу супердержавы; недавно сформированные ФБР и ЦРУ пока еще редко подсказывают президенту и правительству, какую внутреннюю и внешнюю политику лучше проводить. На Ближнем Востоке отбушевала арабо-израильская война; Иерусалим поделен; еще 20 лет настоящей войны здесь не будет. Африка, Южная Америка – везде не очень спокойно, но уже и еще – относительно спокойно.

В этих геополитических декорациях Декларация и создавалась. Человечество отходит от шока, вызванного Второй мировой. Ужасы войны не то, чтобы забываются, но уходят в прошлое, и, наконец, появляется возможность разобраться в главном вопросе – «Почему фашизм стал возможен?». С необходимостью приходит понимание того, что германский национал-социализм – не абсолютное Зло, поверженное ценой многих жертв силами света, а лишь одна из множества возможных ипостасей Зла, где-то затаившегося и жадно ждущего реванша. Имя Злу – тоталитаризм, а истоки его кроются во взаимоотношениях личности и государства.

Принцип приоритета прав человека над интересами наций, социальных групп, в целом общества и государства исторически и юридически был не нов. С конца XVIII века практически каждая Конституция его провозглашала и обязывалась защищать. Также новой не являлась мысль о недопустимости нарушения этого принципа. Еще Французская Декларация прав человека и гражданина 1789 г. заявляла: «забвение или презрение прав человека суть единственные причины общественных бедствий и порчи правительств…». Но, несмотря на множество самых демократических правоустановлений, именно в I половине XX века общественные бедствия и порча правительств достигли такого размаха, что под вопросом оказались не просто благополучное существование той или иной нации или страны, а, без преувеличения, судьба человечества. Молодой и энергичной ООН предстояло не только создать новую Декларацию прав и свобод, но и добиться ее признания в качестве Высшего надгосударственного Закона всеми без исключения странами.

Появление такого документа решало сразу две задачи. Во-первых, человечество получало если не средство от тоталитаризма, то, во всяком случае, четкий критерий, позволяющий отличать тоталитаризм от демократии. Во-вторых, наконец-то, цивилизация, основанная на законности и правах личности, к тому же претендующая на статус мировой, обретала юридическое оформление.

Современный демократический миропорядок был рожден давно, под звуки канонад первых буржуазных революций, но крещен был именно тогда – 10 декабря 1948 года.

Прошло сорок с небольшим лет, в течение которых рушились один за другим бастионы старого мира. Западная Европа пережила диктатуру Франко в Испании, режим «черных полковников» в Греции, к 80-м годам превратившись в дружески сплоченный либеральный коллектив, опору мира и правового порядка на континенте. В США буря социальных волнений камня на камне не оставила от позорного института расовой сегрегации. Вьетнамская компания и Уотергейт подвели черту под всеми мерзостями, творимыми магнатами ВПК и интриганами из секретных ведомств. Диктаторские режимы Латинской Америки и Карибского бассейна, дебютировавшие водопадами крови, с каждым десятилетием становились все человечнее. Африка избавилась от колониализма и режима апартеида. Азия даже в самых «красных» и «зеленых» секторах быстро и успешно училась рыночной экономике – материальной подложке всякой истинной демократии.

Все это время главную угрозу для современной цивилизации представлял социалистический лагерь – многоликий вампир, паразитирующий на идеях социальной справедливости. С конца 40-х уже не призрачный, а вполне плотный и к тому же плотоядный коммунизм бодро шагал по планете, осваивая все новые территории. Победному шествию способствовало многое – и нефтяные советские деньги, и скромное обаяние гламурного бунтаря Че Гевары, и чисто азиатская тоска по идеальному восточному деспоту, зримо воплотившаяся в фигурах Мао и Ким Ир Сена. Казалось, что мир вот-вот будет расколот пополам, а из трещины вырвется адское пламя ядерной войны, как вдруг… социалистическая система развалилась. Это было так неожиданно, что некоторое время свободный мир не верил в потерю главного врага, привычно ждал от России новой беды. Однако первые же годы ельцинского правления показали, что Россия предпочтет любой, пусть самый дикий хаос прежнему коммунистическому порядку. Холодная война закончилась, демократия победила.

Именно тогда, как следствие суеверно-деликатной эйфории, либеральные ценности перестают быть фундаментальными. Порой казалось, что беспокойство о правах человека – удел лишь феминисток, не желающих заводить семью, да представителей сексуальных меньшинств, напротив, мечтающих вступать в законные браки. Демократическая идеология повсеместно превращалась в идеологию политкорректности, часто принимая при этом гротескные формы. Либерализм стал смешон, как почтенный патриарх, впавший в детство.

Проблему мирового терроризма мало кто считал глобальной. Израиль и Россия с террористами вели затяжную борьбу, но контртеррористические операции, имея форму военных действий, таковыми на Западе и считались. Миротворцы призывали к решению конфликтов путем переговоров, даже взаимных уступок. Переговоры с террористами, уступки террористам – трудно поверить, но в беспечные 90-е годы такие словосочетания бредовыми не казались. Эпоха беспечности закончилась, когда рухнули две нью-йоркские башни. 11 сентября 2001 года свободный мир официально получил нового врага.

Природа терроризма крайне темна и лучше всего характеризуется весьма потрепанным в средние века, а ныне подзабытым термином «инферно» - иррациональная адская сила, дьявольский промысел. Действительно, в терроризме есть что-то мистическое – он не имеет политической или экономической доктрины, социального статуса, национальности, вероисповедания, культурной идентификации. Воины террора воюют ради войны, разрушают ради разрушения. Обезличенное зло, монструозный сгусток тоталитарного мышления, сопряженного с действием.

Связь терроризма с тоталитарным сознанием вполне очевидна. В основе идеологии террора – то же пренебрежение правами человека во имя сверхличной цели. В классических тоталитарных режимах эта цель вполне конкретна – усиление государственной мощи, создание необходимых условий для успешной экспансии. Цели террористов почти всегда расплывчаты и представляют собой общую идею «борьбы с вражескими силами». В конце XX века воплощением этих «вражеских сил» стали либеральные ценности, материальные и моральные устои демократического мира. Являясь носителями инфернально–тоталитарного сознания, террористы хотят весь мир сделать тоталитарным. В этом состоит их истинная цель, какими бы лозунгами она ни была прикрыта. Именно поэтому борьба с терроризмом в чистом виде представляет собой борьбу цивилизации с варварством, демократического сознания – с тоталитарным, будущего – с прошлым.

Нет ничего сложнее борьбы с терроризмом. По сути, методов борьбы до сих пор не существует, даже в теории. Конструктивные переговоры с террористами невозможны. Любой компромисс они считают проявлением слабости и радостно бросаются на ослабленного врага, чуя близкую победу. Задавить их силой нельзя – свои поражения они воспринимают как мученичество, которое лишь разжигает огонь фанатизма в душах сторонников. Кроме того, – и это самое трагичное – стремясь оградить своих граждан от террактов, государство вынуждено ограничивать их же права и свободы. В результате, борьба с терроризмом оборачивается борьбой со своим населением. Демократическое общество в противостоянии с терроризмом становится все более тоталитарным; напуганные граждане с готовностью превращают свою свободу в безопасность, отказываясь от предоставленных цивилизацией прав. Цели террористов достигнуты, порочный круг – замкнут.

Здесь стоит вспомнить известный по российской истории диалог вдовы убитого князя Сергея Александровича с убийцей, террористом Каляевым:  «Зачем вы сделали это?» -  «Я хотел, чтобы в мире стало меньше зла» - «Но его стало больше!». Актуально, как никогда, только стороны поменялись местами. Америка после атаки на Нью-Йорк развязала маловнятную иракскую войну, спецслужбы вновь стали вторгаться в личное пространство граждан. Граждане не возражают. Франция после известного «бунта против машин» ужесточила миграционное законодательство. Мигранты терпят. Россия взяла курс на построение «суверенной демократии». Что это такое, никто не знает. Видимо что-то вроде «французского насморка», который вряд ли французский и уж точно не насморк. Первые симптомы заболевания «суверенной демократией» - дружба с авторитарной Венесуэлой и война с вполне демократической Грузией. Россияне аплодируют.

Свободы становится все меньше, зла – все больше.

Порой кажется, еще чуть-чуть - и Декларация полетит к черту. Слишком велик соблазн ее нарушить. Настолько велик, что порой кажется необходимостью.

Между тем, каждый конфликт между безопасностью и свободой, разрешившийся не в пользу свободы – удар по нашему будущему, маленькая победа терроризма.    

Именно сейчас, в эпоху нарастания «инферно», неукоснительное соблюдение Всеобщей Декларации прав и свобод для народов цивилизованных стран становится жизненно важным.

С шестидесятилетием! 

Автор – Владимир САЛМИН